История демократии в Афинах. Рождение, взлет и падение - Леонид Пронский

Рабы же в том обществе были дискриминированы полностью. Они не имели не только политических, но и экономических прав. Однако рабов в Аттике того времени было еще совсем немного (их массовый наплыв в Грецию начнется только в эпоху греко-персидских войн).

Что же касается верховной политической власти, то концу VII века до н.э. архонтов в Аттике уже выбирали ежегодно, но избирали их теперь не все эвпатриды, а лишь те, которые входили в Верховный Совет («Ареопаг»). Сам же этот Совет пополнялся за счет архонтов, отбывших годичный срок на своей должности и не запятнавших себя преступлениями или дурным правлением. В результате, аристократическая форма правления в Аттике выродилась в конце концов в узкую аристократическую олигархию. Ареопаг избирал архонтов и тем самым – самого себя. Это была уже не аристократическая республика, а что-то вроде олигархической династии. И, как явствует из последующих событий, основная масса населения (включая и многих эвпатридов, оттертых этими олигархами от власти) была уже остро недовольна сложившимся государственным строем, а выход из положения видела, по-видимому, в возврате к власти царей.

В этих условиях в стране и созрел к началу VI века до н.э. глубочайший социальный и экономический кризис, разрешившийся только реформами (революцией) Солона.

Рождение демократии

3. Килонова смута и реформы Солона

В 636 г. до н.э. (по другим расчетам, в 632 г.) олимпионик18 Килон, происходивший из какого-то знатного рода, вероятнее всего, – царского рода Медонтидов (его называют также и родом Кодридов) и бывший зятем тирана Мегары Феагена (букв.: «богородного»), подстрекаемый к тому Дельфийским оракулом19 (скорее всего, подкупленным), решился захватить власть в Афинах и установить там «тиранию». С этой целью он, с группой своих сородичей и вооруженным отрядом, присланным к нему тестем, захватил вдруг Акрополь, на котором располагались древние храмы и другие святыни Афин, и объявил себя, по-видимому, царем.

Однако люди из рода Алкмеонидов, руководимые его главой Мегаклом, бывшим в тот год архонтом-эпонимом, подняли народ, осадили килоновцев на Акрополе и принудили их к капитуляции. При этом сдавшихся путчистов, пытавшихся прибегнуть к защите алтарей, обманом оторвали от них и убили, чем были попраны все законы. Поскольку самому Килону с братом удалось бежать в Мегару, то он объявил оттуда Алкмеонидам кровную месть. Тиран Феаген, в свою очередь, объявил Афинам войну и быстро захватил остров Саламин, который афиняне считали своим. Все эти события вызвали сильнейшее потрясение в Афинах, породили массовое возбуждение умов и длительный гражданский конфликт.

По представлениям древних, убийства сограждан являлись религиозными преступлениями, осквернявшими город. При этом скверну («миазму») они представляли в виде некоего невидимого живого существа (вроде бактерий или вирусов), которая заражает сначала сородичей убийц, передаваясь как по мужской, так и по женской линиям, а потом перекидывается и на всех жителей полиса. В данном случае осквернение было особенно сильным, так как убийцы нарушили и другой священный запрет – не пощадили тех, кто прибег к защите алтарей.

По результатам этих событий Ареопаг прежде всего поручил архонту Драконту доработать законодательство об убийствах, что и было им сделано в 621 г. до н. э. Законы Драконта были записаны на специальных досках («кирбах») и выставлены в царском портике на Акрополе. Этими законами, в частности (и в основном), впервые вводились в писаные правовые рамки процедура кровной мести, традиционно осуществлявшейся самими сородичами. Видимо, этими законами хотели приглушить гражданскую распрю, возникшую между двумя влиятельнейшими родами Аттики.

Тем не менее, и ко времени расцвета Солона (к началу VI в. до н.э.) последствия Килоновой смуты в Афинах все еще не были преодолены. Два могущественных рода по-прежнему враждовали друг с другом, шла непрерывная (и поначалу безуспешная для афинян) война за Саламин, а народ волновался и видел во всем этом гнев богов. Поэтому архонты пригласили в Афины знаменитого критского чародея и мудреца Эпименида, который произвел обряды очищения города от скверны. Плутарх пишет, что Эпименид тогда же познакомился с Солоном и позже помог тому в разработке его религиозного законодательства. Но, поскольку одного очищения оказалось мало, то, как сообщает тот же Плутарх, Солон «вместе со знатнейшими гражданами выступили посредниками» между двумя враждовавшими родами. «Просьбами и убеждениями он (Солон) уговорил» Алкмеонидов «подвергнуться суду трехсот знатнейших граждан» (скорее всего, это было собрание всех глав родов Аттики). Но этот суд осудил Алкмеонидов: «оставшиеся в живых были изгнаны» из Аттики, «а трупы умерших были вырыты и выброшены за пределы страны»20.

Весь род Алкмеонидов был объявлен «нечестивым».

Поскольку между самим преступлением и наказанием за него прошло уже более 50 лет, за время которых страсти должны были поутихнуть, то очевидно, что дело здесь было не столько в преступлении самом по себе, сколько в политической борьбе между двумя мощными группировками афинской аристократии, в которой проигравшей стороной сделали Алкмеонидов. Это неосторожное решение оказало сильнейшее влияние на всю последующую историю Аттики (и Греции в целом).

При этом изгнание Алкмеонидов, как тут же выяснилось, не только не решало основных проблем, но и добавило к ним новые.

«Поскольку неравенство между бедными и богатыми, – пишет Плутарх, – дошло тогда, так сказать, до высшей точки, государство находилось в чрезвычайно опасном положении: казалось, оно сможет устоять, а смуты прекратятся только в том случае, если возникнет тирания. Весь простой народ был в долгу у богатых: одни обрабатывали богатым землю, платя им шестую часть урожая21; их называли „гектеморами“ и „фетами“; другие брали у богатых в долг деньги под залог тела; их заимодавцы имели право обратить их в рабство, при этом одни оставались рабами на родине, других продавали на чужбину. Многие вынуждены были продавать даже собственных детей (никакой закон не воспрещал этого) и бежать из отечества из-за жестокости заимодавцев. Но огромное большинство, и к тому же люди большой физической силы, собирались и уговаривали друг друга не оставаться равнодушными зрителями, а выбрать себе одного вожака, надежного человека и освободить должников, пропустивших срок уплаты, а землю переделить и совершенно изменить государственный строй»22.

В приведенном отрывке из Плутарха (как всегда, очень невнятном) неясно прежде всего, кем именно был тот «простой народ», который грозил тогда устроить революцию в Аттике. Сам Плутарх, живший через 500 лет после описываемых им событий, уже не видит других различий между свободными, кроме различий между богатыми и бедными. Поэтому ситуация ему видится так, что бедные хотели устроить революцию против богатых. Однако во времена Солона аттическое общество имело намного более сложную структуру, чем та, которая была привычна Плутарху. Причем, тот же упрек приходится сделать и более раннему (и более компетентному в этих вопросах) источнику – самому Аристотелю, жившему «всего лишь» через 200 лет после описываемых событий.

В самом деле, вот как описана та же ситуация у Аристотеля в его «Афинской политии». «Надо иметь в виду, – пишет он, – что вообще государственный строй был олигархический, но главное было то, что бедные находились в порабощении не только сами, но также и дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных условиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона. Он первый сделался простатом народа. Конечно, из тогдашних условий государственной жизни самым тяжелым и горьким для народа было рабское положение. Впрочем и всем остальным он был тоже недоволен, потому что ни в чем можно сказать, не имел своей доли»23.

Здесь тоже основной социальный конфликт описывается как противостояние между бедными и богатыми, закабалившими основную массу «народа» и обратившими бедняков «в рабство». При этом у Аристотеля и Плутарха названия «пелатов», «гектеморов» (букв.: «шестидольников») и фетов (букв.: «батраков») употребляются как синонимы. И в то же время говорится об арендной плате, о которой не может идти речи в случае с батраками, работающими по найму. Все это вызывает серьезную путаницу.